«Ни капли фальши на сцене!» — так определяет свое творческое кредо народная артистка России Зинаида Румянцева. За 30 лет работы в Липецком академическом театре драмы имени Льва Толстого ею были сыграны десятки разноплановых ролей, создана целая галерея запоминающихся образов — от трогательно романтичных до откровенно эксцентричных.

Мы встретились с актрисой в ее гримерке сразу после репетиции. Зинаида Владимировна играет мать юной девушки Элеоноры в спектакле главного режиссера театра Сергея Бобровского по пьесе «Месье Амилькар» французского драматурга Ива Жамиака. И первый вопрос был естественно о новой роли.

— Моя героиня — весьма экстравагантная особа, — рассказывает Зинаида Румянцева. — Роль получается острохарактерной и даже эксцентричной. Как всякая мать, она желает добра своей ветреной, увлекающейся дочери, попавшей в непростую ситуацию. Но порой ее любви становится слишком много…

Я обожаю эксцентрику с молодости. «Никогда не была красавицей, но всегда была чертовски мила», — повторю слова Фаины Раневской. Чем раньше ты переходишь на характерные роли, тем проще привыкать к ним с возрастом. В каждой из моих героинь, безусловно, есть частичка меня, какие-то мои личные черты. И новая работа — не исключение.

— Вы сыграли десятки непохожих ролей, а есть такие, которые вам особенно дороги?

— Все роли по-своему интересны и памятны. Звучит банально, но это действительно так. Каждая из них, я надеюсь, открывала во мне что-то новое. Пожалуй, из всех театральных жанров мне ближе трагифарс, в котором, как и в жизни, смешное тесно переплетается с печальным.

Вот, например, начальница ДЕЗа Нинель Георгиевна в «Аделаиде» Жени Унгарда. Вроде бы, на первый взгляд, смешная, нелепая тетка, а если вдуматься, то она женщина с трагично сложившейся, а точнее, просто не сложившейся судьбой, заслуживающая человеческого участия. Что бы ты ни играл, хочется поразить зрителя, уйти от профессиональных штампов. Табаков говорил: у плохого актера есть один эффектный прием, а у хорошего — пятьдесят! В новую роль я погружаюсь, словно в ледяную воду, с головой, чтобы потом выплыть, доверившись инстинктам. Так правильнее и честнее.

— А почему вы все-таки выбрали сцену, театр? Все сразу было ясно, без мучительных колебаний в поисках себя?

— В детстве я об этом, естественно, совсем не задумывалась, просто любила петь и танцевать. Семья у нас была самая обычная, но музыкальная. Мама обожала народные русские и украинские песни, и я с удовольствием ей подпевала. В пятом классе пришла в театральную студию в заводском ДК в родном Челябинске. Помню свой самый первый выход на сцену: в новогодней сказке мне досталась роль Сороки-почтальона. Голос у меня уже тогда был очень звонкий, посмотреть представление сбежались не только дети, но и взрослые, подумавшие, что с ребенком что-то случилось.

Театр быстро стал моим главным увлечением. Помню, как с соседскими ребятами мы ставили спектакли. Для пышного платья Золушки мне пришлось разрезать занавески и ватное одеяло и обернуть полоски ткани вокруг себя. Ох, и влетело потом от родителей! Меня привлекала возможность уйти от обыденности, надеть яркий костюм, перевоплотиться в совершенно непохожего на тебя персонажа.

Поэтому после школы у меня не было сомнений. Театр — это мой мир, моя Вселенная! Закончила в 1968-м студию при Челябинском драматическом театре имени Цвиллинга, училась у народного артиста России Ефима Байковского (сейчас он служит в Московском академическом театре имени В.В. Маяковского). Поступила в труппу Челябинского театра драмы, много играла и в местном ТЮЗе.

В 1980 году к нам на гастроли приехал театр из Липецка. Тогда это было обычное дело — легкие на подъем актеры колесили по стране, гастроли длились по нескольку месяцев, можно было побывать в самых отдаленных уголках страны, обменяться опытом с коллегами, вдохновиться новыми идеями. О Липецке я тогда почти ничего не знала. Меня приятно поразило, как бережно относится к традициям русского классического театра режиссер Владимир Пахомов, как тонко и психологично он работает с актерами.

Конечно, скоро все перезнакомились между собой, стали общаться. Когда перед завершением гастролей Пахомов предложил с семьей переехать работать к нему, я после серьезных раздумий согласилась.

— Каким вам тогда показался Липецк, было что-то общее между двумя городами металлургов?

— Челябинск всегда славился не только промышленностью, но и своими культурными традициями. Город-миллионник, восемь различных театров, искушенная, подготовленная публика. В Липецке, естественно, все было несколько иначе. Однако то, как много за несколько лет сделал для воспитания зрителя Пахомов, было заметно сразу. Благодаря детским спектаклям подрастала новая, думающая аудитория.

В восьмидесятые театр имел для Липецка огромное значение, каждая премьера была в центре внимания. Мы могли говорить со зрителями на одном языке, воспитывать публику классикой и не бояться быть непонятыми. Я тоже начинала здесь с детских постановок, первой была роль Говорящего Сверчка в «Золотом ключике». Так постепенно шла к Чехову и Островскому. А в детских спектаклях до сих пор играю с удовольствием. Я счастлива, что отдала лучшие актерские годы этому театру.

— Хотя театр не менял названия, но в последние годы он коренным образом изменился — молодая труппа, новый режиссер, иные художественные задачи. Удалось ли найти себя в новых обстоятельствах?

— Надеюсь. Актер обязан уметь работать с любым режиссером, главное — понимать друг друга, вместе идти к намеченным целям. Сергей Бобровский — интересный художник, многие вещи он делает нестандартно, остро. Энергия молодости бодрит и вдохновляет. Да, немного непривычно быть в свои годы одним из старожилов труппы, но я отлично нахожу общий язык с молодежью, не строю из себя мэтра, общаюсь на равных. Очень хочу, чтобы сохранились театральные традиции, не прервалась нить между поколениями. Ведь без прошлого не бывает будущего.

— Одна из последних ваших работ — мудрая лошадь Сестричка в философской притче Сергея Бобровского «Ангел Марии» по пьесе Марины Ладо. Сложно ли было перевоплощаться на сцене в животное?

— За свою жизнь я переиграла столько животных, что войти в образ не составило особого труда. Это же актерская классика — поверил в предлагаемые обстоятельства, и ты уже лошадь с характерной тяжелой походкой. Для меня вдохновляющий пример — игра гениального Лебедева в «Истории Лошади», поставленной в БДТ Товстоноговым. Человеку за шестьдесят, а он проживает на сцене всю жизнь Холстомера от жеребенка до старого коня. Это непревзойденный мастер трагических образов, не могу забыть какую-то нечеловеческую, лошадиную тоску в глазах его Холстомера. Вот это высший актерский класс.

Играть надо остро, на разрыв аорты, чтобы пронять самого толстокожего зрителя, чтобы тебе верили безоговорочно. Театр — это, в первую очередь, мощное эмоциональное воздействие. К сожалению, сегодня нередко в поисках новой формы забывают об этом. Но никакая, даже самая вычурная форма не может заменить подлинного мастерства.

— А кто еще для вас является эталоном в профессии?

— В юности я всегда на каникулах уезжала в Москву, использовала любую возможность, чтобы попасть в театры. Видела, как играют на сцене МХАТа легендарные Тарасова, Грибов, Ливанов, Яншин. Смотрела Смоктуновского в Малом театре в спектакле «Царь Федор Иоаннович». Вот это настоящая старая школа!

В девятнадцать попала в Ленинграде в БДТ. Испытала какой-то культурный шок от того, что делал там с актерами Товстоногов. Вот на такую планку я изначально равнялась. А как мы пробивались на «Гамлета» с Высоцким на Таганке, стояли, не дыша, где-то на галерке, боялись пропустить каждое слово, интонацию. Эти ощущения до сих пор во мне.

Вообще я люблю «мускулистый театр», как выразился Константин Райкин. На сцене должен быть живой человек, с нервами, эмоциями, а не какой-то изящный манекен. Вот у Константина Райкина это получается, он один из моих любимейших артистов. А как потрясающе он сыграл Гамлета у Роберта Стуруа и Ричарда III у Бутусова! Тут и оригинальная форма, и колоссальное содержание. Вот ради таких вещей и стоит заниматься театром.

— Но одним лишь творчеством вы не ограничиваетесь: долгое время возглавляли Липецкое отделение Союза театральных деятелей России, были депутатом. Что дает вам общественная работа?

— Возможность помогать людям. Когда ты вникаешь в проблемы других, появляется какая-то самодисциплина, ответственность, так необходимая творческим людям. Я рада, что дело, которое я начинала, живет. Именно Союз театральных деятелей стал в свое время инициатором творческих конкурсов для молодых артистов. Сейчас ежегодно проводится городской конкурс «Берегиня», дающий ребятам неплохие возможности для роста.

— Творческая, театральная семья чем-то отличается от обычной?

— Да, пожалуй, что нет, все как у всех. Хотя муж и работает сейчас в театре, познакомились мы в обычной компании. Дочь в юности одно время мечтала стать актрисой. Я не отговаривала, но и не поощряла. Чтобы достойно играть, нужно быть сумасшедшим в хорошем смысле слова, болеть ролью, полностью отдаваясь ей. В Юле я не видела этого. А что может быть жальче посредственной актрисы! Со временем она и сама все прекрасно поняла, найдя себя в совершено иной сфере.

Сейчас у нее своя семья в Питере, подрастает внучка Сонечка. Одна из главных моих ролей сегодня — бабушка. Вообще я стараюсь разделять работу и быт. Людмила Гурченко как-то сказала: «Дома я сплю и накапливаю силы перед работой». И это абсолютно правильно. Семья подпитывает тебя положительными эмоциями, которые помогают потом держаться на сцене.

— О каких ролях вы мечтаете сегодня?

— Артисту о ролях мечтать не следует, на то воля режиссера. Но есть один классический, даже хрестоматийный образ, который очень занимает меня в последнее время. Это Кабаниха из «Грозы» Островского. Все мы помним как дважды два из школьной программы, что Катерина — луч света в темном царстве, Кабаниха — жестокий деспот в юбке, душительница всего прогрессивного, оплот патриархальных нравов. Но мне кажется, что нужно смотреть на этот образ шире, освободившись от стереотипов. Вчитайтесь в Островского. Кабаниха, в первую очередь, несчастная мать, всем сердцем любящая своего сына. Катерина не любит Тихона и изменяет ему, тот, сходя с ума по ней, пьет от горя. Так как же можно Кабанихе любить женщину, которая приносит несчастье в дом, разрушая жизнь любимого сына? Вот где подлинная драма человеческих отношений, здесь нельзя разложить все по полочкам, отделив черное от белого. Потрясающе сыграла Кабаниху Эра Зиганшина в спектакле «Гроза» в постановке Генриетты Яновской в Московском ТЮЗе. Такие работы переворачивают п
ривычные представления о классике.

— Что бы вы хотели пожелать своим молодым коллегам по сцене?

— Учиться вырабатывать свое особое отношение к жизни. Нужно во всем иметь свое мнение, брать что-то из своего личного опыта и нести это на сцену зрителям. Готовьте свою душу к испытаниям. Нельзя успокаиваться, погружаясь в свой уютный мирок. Нужно быть всегда недовольным собой, почаще будоражить свое самолюбие, задавая неудобные вопросы.

Театр — не то место, где чинно разговаривают шепотом. Здесь бушуют человеческие страсти. Нельзя, заучив текст по бумажке, думать, что ты — артист. Если вы пришли в профессию за деньгами и благостным настроением — вы ошиблись адресом. Сегодня ты на вершине успеха, завтра стремительно падаешь вниз. Сегодня у тебя главная роль, завтра выход в массовке. Но жить этой беспокойной жизнью и есть высшее счастье актера.

— Спасибо за беседу, Зинаида Владимировна. От имени читателей «Липецкой газеты» желаю новых интересных ролей и актерского долголетия.

Сергей Малюков