На сцене Липецкого государственного академического театра целовались мужчины. Комедией Шекспира «Двенадцатая ночь» в постановке английского режиссёра Деклана Доннеллана в Липецке стартовал региональный театральный Чеховский фестиваль. Сам Доннелан в наш город, разумеется, не приехал: сейчас он снимает в кино Уму Турман. Зато на сцену Липецкого государственного академического театра вышли настоящие звёзды российского кино и театра. Толи из-за них, толи по воли Доннеллана Шекспир получился «в доску» свой, русский. Затоварившись в самом распространенном в Липецке магазине эконом-класса водкой и плавленым сырком «Дружба», сэры и герцоги соображают на троих и распевают нашу, застольную – про Колыму.

Один из этих собутыльников – Александр Феклистов, сыгравший в спектакле роль дяди Оливии – сэра Тоби Белча. Незадолго до «липецкой премьеры» спектакля (вообще постановка идёт на сцене уже 7 лет, и успела покорить даже зрителей Колумбии) Феклистов пообщался с местными журналистами.

– В Липецк вы приехали не совсем тем составом, который был заявлен первоначально.

– Замечательный актёр Игорь Ясулович тоже играет в этом спектакле, но он ещё играет в театре Юного зрителя в Москве, и поэтому сейчас он не приехал, не смог, у него совпала работа. Но вместо него играет тоже прекрасный актёр – Евгений Писарев. Мне не трудно ни с тем, ни с другим.

– Зрителям пообещали, что фестивальные спектакли будут принципиально отличаться от антрепризных. В чем, на ваш взгляд, состоит главное отличие?

– Ничем он не отличается, мне кажется! Только тем, что этот спектакль стоит дороже: нас больше, за кулисами больше людей. А так антреприза ничем не отличается. У нас тоже минимум декораций, и они довольно условные – это и выбор художника, и режиссёра, и мой вкус такой же: я ненавижу реквизит и декорации на сцене! Когда все создаётся из того, что есть – это самое ценное. Когда на ваших глазах что-то создаётся.

– Вы часто вывозите это спектакль за границу, а по России его провозите впервые. 

– Мы играли в двух столицах, а в Липецке будет премьера это спектакля в регионах России. Мы очень волнуемся, и не знает, как публика всё воспримет. Спектакль, действительно, очень по-разному воспринимают. Самая близкая к российской реакция оказалась, например, в Колумбии. Латиноамериканская публика почему-то моментально реагирует.

– Англичанам тяжело играть нашего Достоевского, а каково русским артистам играть английского Шекспира?

– Прекрасно! Большое счастье играть в этом спектакле. Мы играем его уже 7 лет. Очень трудно было репетировать. Если вы возьмёте пьесу «Двенадцатая ночь» - то она совершенно не смешная. Она настолько привычна, и мы всегда видим перед собой фильм – хороший наш старый русский, советский фильм, поэтому очень трудно было репетировать – трудно было перейти через эти представления, как это должно быть. Пришлось создавать заново этот мир, который существует в этой пьесе, эту страну Иллирию. Репетировать трудно – играть прекрасно. Хотя физически трудно.

– Все женские роли в спектакле играют мужчины. Каково вам было существовать в этой атмосфере, смотреть своих партнёров?

– Ничего необычного в этом нет, просто во времена Шекспира именно так и играли, потом уже стали играть женщины. У нас был совершенно уникальный педагог – я не помню эту сложную английскую фамилию, её звали Джет. Она заставила нас всех прийти на первую репетицию с веерами, с юбками и с женскими сумками. И мы все так ходили: с веерами, надевали женские кофты, учились вилять задом. Это было очень странным и интересным. Мы хохотали, хихикали. Второй день то же самое. А на третий день уже стали возмущаться – я же распределён на мужскую роль зачем это? Но когда с нас сняли юбки, и откинули веера, а в женских ролях остались те же мужчины, мы уже не хихикали – и мы уже привыкли. Поэтому мы абсолютно гармонично перешли на взаимоотношения с этими партнёрами. Никакой сложности в этом не было.

– Не боитесь, что провинциальный зритель, который не знает, что только мужчины играли в Шекспировском театре, этой двусмысленности не поймёт и примет её за пошлость?

– Не боимся! Это такая вещь: кому-то нравится, а кто-то не дорос этого, кто-то пуританин. Мы играли это в Америке – уж насколько пуританская страна. Когда жмёт руку мужчина мужчине или ласкает мужчина мужчину – вы поймёте. Спектакль абсолютно не пошлый, и он не толкает нас в идеологию сексуальных меньшинств – он абсолютно из другой оперы! Русский зритель, он, конечно, более зажатый, ещё более пуританский, чем американский. Он сам себя стесняется. Он больше, чем надо, смеётся. Он ведёт себя как ребёнок. Посмотрим, нас это тоже веселит – так же, как и вас.

– За очередным расколом в Союзе кинематографистов следите и принимаете в нём какое-то участие?

– Никак не участвую в силу того, что я никогда не знал, что там происходит: я никогда не пользовался никакими благами, не имел там каких-то интересов, почти не ездил на фестивали. Я всегда уделял очень много времени театру. Хотя ситуация не простая, очень болезненная, но просто в ней не компетентен, а не потому, что не хочу говорить об этом.

– Помимо театра за время фестиваля собираетесь что-нибудь посмотреть в Липецке?

– Да! Я был здесь в ноябре, ходил в художественный музей, а теперь собираюсь пойти в музей Плеханова.

– Вы снимались во многих арт-хаусных лентах: «Дети чугунных богов», «Прорва», «Луна-парк». Чем вас привлекает экспериментальное кино?

– Мне это очень интересно: это расширяет внутренний объем зрителя и мой личный. Это не то сено и солома, которые приходится иногда делать и смотреть. Дай бог, чтобы побольше было таких проектов, а они, к сожалению, всё реже и реже.

– А кто из молодых режиссёров вам интереснее всего?

– Алексей Попогребский, прежде всего. «Простые вещи» – на мой взгляд, лучший фильм последних лет.

– Вы часто играли в детективных картинах. Качества детектива вам пригодились в жизни?

– Нет! Я не беру в жизнь качества своих персонажей.

– Стартовали съёмки фильма «Служебный роман. Наше время». Как вы относитесь к сиквелам?

– Ужасно, потому что это чисто бизнес-проект. Это подогревает наше животное любопытство: а что хуже или лучше, веселее, смешнее. Но это не история – не ради этого всё делается. Тем более, что там играл мой замечательный учитель – Андрей Васильевич Мягков. И кто-то другой будет играть вместо него? Не верю!

– Пишут, что недавно вы пообещали ходить на каждый суд по делу Ходорковского. Держите слово?

– Я не обещал ходить: я сказал, что пойду ещё. И пойду!

– Только в кино вы сыграли около 100 ролей, любимая роль есть?

– Как правило, любимая роль – последняя. Правда. Потому что она ещё не сделана, она сырая. Мне нравится всё, что трудно играть, на что нужно собираться, подманивать себя. То есть большие серьёзные роли – например, Борис Годунов.

– Какие впечатления остались от работы с Питером Штайном?

– Это гениальный, великий режиссёр. Вообще, чем отличаются большие режиссёры от не очень больших: они не говорят тебе, как встать и как говорить – они создают такую ситуацию, что мы правильно встанем и правильно скажем. Но эту ситуацию очень сложно создать – в этом и заключается ремесло режиссёра, как мне кажется. Последнее время я наблюдаю, что люди не умеют репетировать. Все могут ставить, но никто не умеет репетировать.

– Доннелан давно не принимает участие в ваших репетициях.

– Доннелан – совершенно отдельная песня, потому что он смотрит все первые 20 спектаклей и бывает почти на всех гастролях. Просто сейчас он снимает фильм, какой-то детектив с Умой Турман. По-моему, в Бухаресте. Он как раз один из немногих режиссёров, который смотрит спектакли. Питер Штайн никогда не смотрит свои спектакли, даже премьеру: он его ставит, смотрит прогон, делает замечания и всё.

– Грядёт День Победы. Что для вас значит этот праздник?

– Это связано с семьёй: мой отец воевал, мой дядя пропал без вести, мои дедушки и бабушки работали в тылу и самое страшное они мне пересказали, и это навсегда останется во мне. Мой любимый сосед дядя Миша тоже фронтовик и я его пытаю на эту тему до бесконечности. Победа – для меня это, прежде всего, люди, которые это испытали и нас защитили. Для меня это Виктор Петрович Астафьев, книгу которого «Проклятые и убитые» все должны прочесть, потому что это последняя правдивая книга о войне. Это даже не праздник – это великая боль и память.

– Говорят, у каждого актёра есть свой Гамлет.

– У Деклана Доннела я готов играть хоть восьмого охранника, хоть «кушать подано». Это, действительно, уникальный режиссер. А я хочу играть у тех режиссёров, у которых можно учиться. Может, это немножко пафосно звучит, но это так. Иначе скучно, иначе всё ремесло.

– В наш город вы привезли спектакль, который идёт 7 лет. Прорекламируйте зрителям какие-то свои свежие работы.

– Должен выйти очень любопытный проект «Наш Чехов или смерть в пенсне». 17 лет назад Анна Чернакова, дипломница ВГИКа, сняла фильм по мотивам «Вишнёвого сада». Я играл Лопахина. Прошло 17 лет, она собрала ту же команду и сняла фильм о том, как мы, труппа, которая когда-то играла в парке «Вишнёвый сад», вызываем режиссёра, который эмигрировал, и пытаемся восстановить этот спектакль. Я не рассказываю детективные моменты этого сюжета. Режиссёра играет Юра Стоянов, а мы всё те же. Относы к истории тоже будут врезаны в этот фильм. Это должно быть любопытно!