Накануне Международного дня театра Сергей Бобровский, главный режиссёр Липецкого Государственного академического театра драмы имени Л. Н. Толстого, успел устать от визитов журналистов и от их вопросов. Но мне очень хотелось как можно больше узнать об этом человеке и услышать из уст мастера – какой он, современный театр, зритель, актёр? Какими ещё спектаклями удивит Липецкий академический? И наша встреча состоялась...

– Сергей Александрович, есть ли такие вопросы, на которые вы не любите отвечать?

– Пока таких не слышал. Ведь даже если не хочешь о чём-то говорить, можно просто отказаться от ответа или увести разговор в другую сторону.

– А о чём чаще всего спрашивают?

– Почему взялся за тот или иной спектакль, почему выбрал того или иного автора. Вот на эти вопросы трудно найти ответ. Иногда он есть – выбор пьесы всегда связан с желанием поговорить на тему, которая заложена в произведении. В конце концов, что такое спектакль? Это некая образная мысль, которая в тебе назрела. Она глубока и интересна, и есть насущная внутренняя потребность сказать именно об этом. Иногда такое желание совпадает с датами, но они не влияют на замысел сильно. Я сейчас готовлю «Рядовых» Алексея Дударева. И может показаться, что это всего лишь некая обязанность сделать постановку к юбилею Победы. Я впервые затрагиваю эту большую тему, мне хочется говорить о войне, о людях, которым мы обязаны миром. И в память о них, и в благодарность. У каждой семьи в старшем поколении кто-то пережил Великую Отечественную, кто-то ещё жив, иные ушли…

– А чем привлекла ваше внимание именно эта пьеса – «Рядовые»?

– У неё очень хороший эпиграф с большим смыслом: «Армия может выиграть сражение, армия может проиграть сражение. Победу одерживает только народ». И пьеса – об этом народе, о простых людях, которых война заставила защищать свою Отчизну. В «Рядовых» представлены разные поколения: от молодого пацана до солдата преклонного возраста. Мы сейчас накапливаем материал, смотрим фильмы, в основном документальные, хронику и художественные, например фильм Германа «Двадцать дней без войны». Замечательная картина с очень мощной правдой и знанием, переживанием судьбы тех людей, которые воевали. Мы стараемся погрузиться в атмосферу военных лет, чтобы не врать ни тем, кто придёт смотреть, ни тем, кто был на войне, ни тем, кто, не дай Бог, там будет. Это очень важно: не просто гнать голый пафос, а высказать свою точку зрения, своё мнение, свой взгляд. Премьера спектакля запланирована на шестое мая.

– В вашей семье тоже кто-то прошёл дорогами Великой Отечественной войны?

– Да, у меня дед воевал.

– Наверное, много рассказывал…

– Нет, он, как и многие другие пришедшие с войны, больше молчал. Я помню только его медали, ордена. Да и можно ли рассказать о войне? Это такие раны, когда ты теряешь самых близких тебе людей, родных, друзей, когда горе настолько мощное – как об этом можно рассказать? Второй дед погиб в 41-м при других обстоятельствах. Накануне войны его посадили в тюрьму за то, что он случайно облил чернилами портрет Сталина. Кто-то донёс... Поэтому на войну не попал, погиб в заключении. Было ему всего сорок лет.

– Я всё же вернусь к сложному вопросу – почему тот или иной спектакль? Почему взялись за «Чайку», которая уже была в репертуаре театра раньше?

– Она была поставлена почти тридцать лет назад, в 1981 году. Тут нет никакого соревнования, это было бы глупо. Но – поменялась страна, и поменялся контекст. Состав труппы тоже другой. Это просто попытка вернуться в «Мелиховскую весну», вернуться красиво, достойно. Владимир Пахомов открыл «Чайкой» этот фестиваль, был очень мощный задел, и я преклоняюсь перед силой, талантом этого уникального человека. Новую «Чайку» уже отсмотрели, и она была принята. Нас многие ждут в Мелихово и спрашивают: почему Липецкого академического театра не было в прошлом году? Но так случилось: отборочная комиссия, просмотрев предложенный нами спектакль, не посчитала нужным позвать нас. Но теперь мы возвращаемся, реально сделав хорошую работу. Наше возвращение достойно театра, никто за нас не просил. Из старого состава актёров, которые играли в «Чайке» в режиссуре Владимира Михайловича Пахомова, осталось трое. Михаил Леонидович Янко играл Тригорина (сейчас – доктора Дорна), у заслуженного артиста России Вячеслава Владимировича Михеева была роль повара (сейчас – Шамраева). А Хуррам Мухамеджанович Касымов, игравший как раз Шамраева, теперь стал поваром. Все остальные персонажи – артисты другого поколения.

– В работе с молодыми актёрами и с людьми уже большого сценического опыта вы разные приёмы используете? И с кем интересней работать?

– Я знаю одно: что старшее поколение, что младшее – все хотят трудиться. И каждый это делает в меру своих сил. Не хочу никому выставлять «оценки». Для меня важен сам процесс сотворчества, когда мы на общую копилку, на одну идею работаем. Без старшего поколения наш театр – репертуарный, классический, академический – существовать не может. Преемственность, передача опыта – всегда были ноу-хау русского психологического театра. Отчасти оно было потеряно, но я пытаюсь вернуть эту традицию. В русской ментальности есть некое отрицание одного поколения другим. Это, с одной стороны, нормально – молодые должны пробиваться, искать себя, а не только мёртвую традицию транслировать. Она должна быть ими пережита и впитана. Уважение между поколениями всегда должно быть. Дай Бог ума всем. И моя задача в театре – обеспечивать этот баланс и апеллировать к человеческой душе, хоть к молодой, хоть к зрелой. Чтобы было доверие и понимание.

– Вы уже полтора года руководите труппой Липецкого академического театра. Как чувствуете: возникло ли доверие и понимание между режиссёром и актёрами?

– В этом процессе нельзя поставить точку. Потому что с каждой пьесой нужно открывать в артисте новые качества. Процесс знакомства, сближения, чувствования, понимания друг друга – непрекращающийся. Для меня любой человек – всегда тайна. И каждая новая пьеса должна показывать и раскрывать его в новой гамме. Если бы я постиг человека полностью, я бы опустил планку и сказал: ну, с этим всё понятно и в этом спектакле он мне не нужен. Мне не хотелось бы вообще такого взгляда и отношения, тем более к артистам. Сама жизнь и сама профессия не должны делать нас ясными – чем ближе знакомишься друг с другом, тем глубже погружаешься в неведомые пространства. Я в этом смысле мистик, верю в тайну бытия, души человеческой и творчества. И мне хочется артиста открывать каждый раз, несмотря на приобретённые знания, и удивляться ему. Не менее важно, чтобы и артист себе удивлялся. В одном спектакле он может играть серую овечку, а в другом – в нём загорается необыкновенной силы пламя! Андрей Тарковский сказал об актёрах: «А вы думаете, они люди что ли?» Они не принадлежат собственному постижению, они «зеркалят» мир, тебя, и в них ты видишь всё-всё-всё в лучших своих проявлениях. Недавно смотрел передачу про Михаила Чехова – маленький, неказистый с виду, говорящий каким-то старческим голосом, он вдруг становился мега-гигантом, вырастал на глазах. Об этом перевоплощении свидетельствуют многие, о его способности меняться на сто восемьдесят градусов. Вот это подлинный артист. И мне хочется, конечно, находить такого Михаила Чехова в каждом.

– Значит, задача режиссёра – раскрыть талант и душу артиста? В каждом найти что-то особенное и каждый раз новое?

– Если бы каждый артист был самораскрывающимся цветком, не требующим полива, если бы он сам по себе – взял пьесу, прочёл, понял. И второй также, и третий. И такой театр был, существует он и сейчас. Другое дело, что есть некое целое, не только линия персонажа. Это ещё решение пространства, ритма, звуковой партитуры, фактур, мизансцен общих и так далее. Потому и родилась эта профессия – режиссёр. А если говорить о желании, конечно, хочется, чтобы артист, поняв твой замысел, твою концепцию, смело шёл по этому пути, приносил массу полезных вещей для работы. И в принципе задача в том, чтобы его подтолкнуть к созиданию. Многие режиссёры ограничиваются формальностью: ты перешёл сюда, встал здесь, тут мы на тебя посветим, здесь у тебя шляпка будет, тут ты закуришь. Такой театр, конечно, мёртв изначально. Актёр не должен просто шляпки носить и костюмы. Когда он душой работает, когда всё его существо включено в этот процесс, это передаётся зрителю как возможность тоже творить реальность. Мы же любим артиста за талант быть кем угодно. И помочь ему раскрыться, не разрушая общей концепции, – конечно, это большая режиссёрская задача. Чтобы зритель верил.

– Получается, что режиссёр должен обладать каким-то определённым набором качеств, чтобы находить подход к каждому?

– Да, да, нужно обладать. Но мы не Боги – кому что дано. У одного режиссёра чувство пространства хорошее, у другого – ритма, у третьего – фактуры, линии отслеживает, у четвёртого просто блестяще получается работает с актёрами. Хорошо, если б всё это человек чувствовал и понимал в совокупности. Но природа оставила нам загадки, и мы тоже должны что-то в себе открывать, учиться у других. Это нужно понимать.

– А кто для вас самый главный учитель? И у кого сейчас учитесь?

– Наверное, я всё-таки главным учителем назвал бы Природу. У неё учишься постоянно. Насколько она красива, сложна, органична, даже если какой-то вихрь, цунами – это тоже органика и дыхание. Эти колебания вызывают какой-то резонанс, идёт волна. Она набирает силу и разрушает. И тайна этого учителя – это как замысел Божий: мы в него никогда не проникнем, но он всегда будет поражать. В этом смысле всё, что есть в нас, – это тоже часть тайны. И мы даже не знаем, кто мы такие, откуда в нас что берётся. Главное – развивать себя, не ограничить сытостью духовной или материальной, это никаким образом не совпадает с позицией художника и творца. Вся природа, элементы которой звучат в мире, эти тайны, красоту которых мы ощущаем, – это наш учитель. Если ты познал какие-то законы, то что-то понял в этой жизни.

– Сергей Александрович, театр, которым вы руководите, он академический – классика жанра. Но сейчас в моде театр эффектный, использующий современные технологии. Вы что-то из него берёте для своей работы?

– В этом смысле я остаюсь по большей части приверженцем русского психологического театра. Да, зритель реагирует порой на какие-то внешние вещи, его поражает масштаб постановки, количество спецэффектов, все эти ноу-хау. Я против ничего не имею. Только нельзя забывать о главном – чтобы действо достигало человеческой души. А сегодня зачастую люди, посмотрев какой-то спектакль или фильм, говорят: о, эта постановка на два миллиона! Слушай, а у неё там костюм – супер. А там как бабахнуло – вообще всё разлетелось. Но это голливудская традиция, когда говорят о смете, о гонорарах артистов – кому это надо? Кого это облагораживает? Это поражает только мещанское, буржуазное сознание. Я вот купил «Аватар», посмотрел – ну мне это не близко, так много суеты, такой избыток всего визуального, что быстро устаёшь. Я всё-таки привык к живому теплу человека, я просто испорчен кинематографом великим – после Тарковского и Германа не захочешь смотреть «Аватар». Всё-таки традиции русской классики всегда были связаны с духовным развитием. И это для меня важно. Поэтому мои ноу-хау, мои взрывы я пытаюсь делать через артиста. Это не каждому зрителю дано увидеть. Но я буду это делать. Потому что кто-то должен. Сейчас визуального театра выше крыши. И мне кажется, всё превратилось в монотонность. Это масс-культурный путь. Поэтому я придерживаюсь традиций русского психологического театра, тех, что передал мне мастер, у которого я учился, Леонид Хейфец. Это так называемая тихая режиссура, где всё идёт только через человека. И намеренно – никаких заигрываний со зрителем, никакого болтания попусту. Кому дано, тот придёт и оценит. Это путь, мне кажется, красивый и благородный и очень неприветствуемый сегодняшним днём. Я рад, что жизнь привела меня к такому великому человеку и я прикоснулся к тем источникам, в которых не суетились, а делали своё дело. Пусть никто не заметит, но ты-то знаешь. И большего удовлетворения не надо.

– Сергей Александрович, вы сейчас готовитесь к «Липецким встречам», которые будут посвящены 100-летию со дня смерти Льва Толстого. Уже придумали, что будете ставить?

– Ищем. С одной стороны, есть у меня уникальная вещь – воспоминания жены писателя Софьи Андреевны Толстой. Это эксклюзивный материал, редчайший, ещё не опубликованный нигде. Мне его передал директор Государственного музея Л. Н. Толстого Виталий Ремизов. К сентябрю он планирует издать материал. А если мы сделаем к этому времени спектакль! Но, правда, я этого пока боюсь, это слишком женская литература. Я сейчас читаю – очень тяжело. После Толстого, Чехова эта литература в меня «не входит». Она не художественная, это просто размышления человека. Вот только четырнадцать страниц осилил, а их тут девяносто. Может, я как-то структурирую, найду интонацию правильную. И, возможно, сделаю постановку – почему бы и нет? Но, с другой стороны, есть «Смерть Ивана Ильича». Так что пока в материале я не определён.

А ближайшая премьера у нас – сказка «Клочки по закоулочкам» Григория Остера. Она состоится третьего апреля. Ставит спектакль режиссёр из Москвы Павел Владимирович Прибыток. Я думаю, сказка понравится не только детям, но и взрослым – режиссёр расширил её границы, исполнив в несколько ином контексте.

Ольга Крутова