В печатных изданиях популярны так называемые колонки. Даже и профиль такой журналистский есть – колумнист. Колонка выходит, как правило, в каждом номере. Один и тот же автор, ради которого, так часто бывает, журнал или газету покупают, высказывается на злободневные темы, представляя своё оригинальное видение той или иной ситуации, информационного повода, события. В нашем еженедельнике, можно сказать, есть такой колумнист. Правда, колонка его выходит ровно раз в год

Виталий Борисович Ремизов уже несколько лет подряд входит в оргкомитет фестиваля «Липецкие театральные встречи», часто задавая тон научно-практическим конференциям и кипящим на них обсуждениям. Вот и в нынешнем году Виталий Борисович принял приглашение войти в экспертный совет ежегодного театрального марафона. Однако на страницах нашего журнала мы тему театра затрагиваем вот уже несколько лет кряду лишь отчасти как повод для общения. Авторитетнейший в стране специалист по творчеству Льва Николаевича Толстого рассуждать предпочитает широко, касаясь предметов философских, исторических, образовательных и общекультурных. О свободе через призму культуры, о духовности через внутренний труд и саморазвитие – в сегодняшней порции диалогов с нашим уважаемым и многомудрым собеседником.

– Виталий Борисович, прошедший фестиваль «Липецкие театральные встречи» был как никогда разнообразен в плане жанров. Подобные тенденции вообще характерны для всего современного культурного пространства, вы не считаете?

– Многообразие в искусстве, мультижанровость в современном культурном пространстве не противоречит взглядам Толстого на искусство, как на нечто подлинное. Лев Николаевич писал так: «Настоящее искусство – это всегда поиск новых форм». И сам он, как известно, был новатором. Возьмём наиболее известные произведения – «Войну и мир» или «Анну Каренину». Они для своего времени стали поистине революционными – и по форме, и по содержанию! Или драматургия. Скажем, «Живой труп» – практически самый настоящий киносценарий. Жанр народного рассказа – тоже изобретение Толстого. Читая произведения других поэтов, прозаиков, драматургов, он постоянно размышлял именно о новизне формы. Не менее важный момент – соотношение избранной формы и содержания. Как бы ни был фантастичен сюжет или степень гротеска в тексте, всё допустимо, если есть эффект психологической достоверности, – так считал писатель. То есть зритель или читатель должен внутренне соприкасаться с тем, что видит на сцене и на страницах книги. Чувствовать, сопереживать, вбирать в себя. Если психологической достоверности нет, значит, к искусству вещь отношения не имеет. Естественно, и вопрос содержательной части рассматривается самым пристальным образом. Да, отечественная классика даёт щедрый материал, однако исследование и открытие неизведанного никогда не должно прекращаться.

– Мы живём в век искусства постмодерна. На мой взгляд, постмодернизм укатился слишком далеко со стилевыми и иными экспериментами, несколько утомился сам и утомил аудиторию. Хочется какой-то очень простой идеи, заключённой в качественное и красивое обрамление. Как вы думаете, вернутся ли в литературу вечные темы и грамотный язык?

– Некий момент равновесия наступит. И классика, и постмодернисты имеют право на существование, но в случае, если одно доминирует, а другое уходит на периферию, – тут надо задуматься. Вполне допустим вариант, когда и постмодернистские произведения перейдут в разряд классики, и ничего плохого в том нет. Хочется правды. Ведь так много фальши кругом! Сознание меняется под влиянием надуманных псевдоценностей. Поэтому необходимы опора, пробуждение здравости – и телесной, и духовной. Как только мы говорим о духовном здоровье, сразу возникает вопрос: а что же такое здоровая духовная пища? Человек каждый день питается – иначе поддерживать физическую кондицию для жизнедеятельности невозможно. А духовно – что следует принимать «внутрь»? Смыслами надо наполнять своё духовное вместилище! Тоска появляется по высокому искусству. Восприятие обывателя изуродовано всевозможными шоу, дешёвыми сериалами. С другой стороны, элита ничуть не меньше изуродована стремлением окружить себя вычурной изысканностью. И где здесь место истинному искусству, о котором говорил Толстой? Проявления его встречаются, но, к сожалению, нечасто. В качестве примера могу привести фестиваль «Липецкие театральные встречи». Там проявления истинного искусства, несомненно, были.

– А насколько далеко вообще мы можем двигаться в эксперименте? Когда кругом подвергается поруганию истина, царит дурной вкус. Возможно, пора бы и остановиться? Куда приведёт такая необуз¬данная свобода в выборе выразительных средств, тем, идей? Свобода и демократия – в кавычках или без оных – достояние ли это или всего лишь уродливые ростки, понимаемые как вседозволенность?

– Везде только и слышно: свободы хоть отбавляй, а искусства – мало. Получается, что когда в обществе насаждают цензуру и диктат, в том числе и в области культуры, то искусство становится каким-то особенным, остроактуальным, глубинным? Да, Запад движется демократическим путём много веков, но разве можно сказать, что русское искусство уступает западному? Однозначно, нет. Ни музыка, ни литература, ни театр, ни кинематограф. В советский период действительно рождались гуманитарные шедевры и жили эпохальные личности. Сейчас их не видно. Почему? Казалось бы, всё в ваших руках – бери, твори, создавай. Можно кричать, шуметь, плевать на классическое наследие, традиции, но не иметь того, что позволяет быть подлинным художником. Свобода – штука коварная. По большому счёту, свободы-то и нет. Логика жизни доказывает, что пребывающий в стихии демократической свободы человек является её рабом. Он зависит от мнений, точек зрения других членов социума о свободе. А мнения складываются, в свою очередь, отталкиваясь от определённых общественно-политических течений. Демократия в Афинах кончилась тем, что к смерти приговорили Сократа! Хотя именно Сократ – это свобода, причём правильно истолкованная. Но его свобода пришлась не ко двору приверженцам демократии в Афинах. Так же и у нас. Свобода достигается ценой огромных страданий, в какое бы время и при каком строе ты ни жил. Любое государство, любое общество, как бы оно себя ни называло, обладает колоссальным негативным потенциалом. И он всегда в оппозиции божественной природе человека. Человек, желающий быть свободным, должен выработать в себе устойчивый механизм сопротивляемости по отношению к тому, что происходит вокруг. Нельзя позволить втянуть себя в цепь событийных рядов, которые вроде бы дают ощущение свободы, а на самом деле предлагают лишь роль всё того же пресловутого винтика в системе. Чтобы иметь право на самостоятельную позицию, необходима огромная духовная воля и духовная культура. Но откуда ей взяться? Кто её созидает? Откуда пошла, скажем, великая русская литература? Она пошла от народа, от фольклора. Любая национальная литературная традиция прошла именно через могущественные фольклорные кристаллы, проникая в сознание и давая шедевры. А сейчас? Массовая культура, априори неспособна дать ростки настоящей культуры. Новое поколение может лишь «соригинальничать», упражняясь с формами и идейками. Но за этим не стоит культура. И разговор о ней на правительственном уровне пока только робко начался, поскольку о культурной сфере просто забыли на двадцать–тридцать лет. Условий для развития не создавалось, лишь внешняя оболочка, чтобы можно было сказать: смотрите, ах как хорошо! Юбилеи, праздники, фестивали, вечера! Но ещё не значит, что мы близки к культуре. Высокая культура, которая есть у любого народа, является народным достоянием. Менее или более культурных на самом деле нет. А вот культура личности, которая должна базироваться на тысячелетнем опыте, часто отсутствует. Поскольку духовное развитие и саморазвитие – огромный труд. Но наше образование на формирование культуры не нацелено, наша интеллигенция на это не настроена, наши СМИ являют собой чудовищный суррогат. Потребляют сегодня то, что смешит. И смеются над тем, что не смешно! Это смех сквозь слёзы, над которым я плачу. Возвращаясь к свободе: она лишь там, где есть свобода выбора. А настоящий выбор, увы, только там, где ты обретаешь независимость от внешних обстоятельств. Умение мыслить самому и мыслить согласно логике культуры.

– Так что же есть культура, в таком случае?

– Это не то, что меня осложняет, давит. Тургенев говорил: культурный человек – как он скушен. Но его слова важно правильно интерпретировать. Иван Сергеевич подразумевал как раз избыток знаний. Ведь избыточной культуры не бывает: она либо есть, либо нет. И вот тогда я сам задаю себе вопрос: а где же мера моей культуры, мера моей свободы по отношению к окружающим? Дмитрий Лихачёв писал о культуре, об интеллигентности. Прочтение его трудов неизменно заставляло меня наталкиваться на проблему определения понятия культуры. Ответ я сформулировал примерно следующим образом. Дефиниция культуры как таковой несущественна лично для меня, зато я прекрасно могу рассуждать о культуре чувства. Она являет собой совокупность многих факторов: сопереживание, историческая память, особая чуткость, непосредственность в суждениях – нет им числа. Тем не менее за всем этим стоит свобода. Свобода в моей потребности и желании. Воля – либо я хочу, либо я не хочу. А что я хочу, если я стремлюсь к культуре чувства? Я стремлюсь к согласию с собой, с окружающим миром, природой. Там, где моя жизнь направлена на поиск единения с Вселенной – внутренней и внешней, рождается культура. И здесь нет места эгоизму, он никак не соотносится с культурой чувства. Единение с чем-либо не подразумевает эгоизма. Зато подразумевает самостоятельность – в выборе, в поступках. Самостоятельность мысли потому и наказуема, не правда ли? Когда культура чувства соединяется с самостоятельностью и потребностью жить в единении да ещё подключается разум, тогда появляется основа любого человека, живущего на этой земле.

Визитная карточка

Виталий Борисович РЕМИЗОВ – кандидат филологических наук, профессор, заслуженный учитель России. Заведующий НИЛ «Школа Л.Н. Толстого», заведующий кафедрой духовного наследия Л.Н. Толстого ТГПУ имени Л.Н. Толстого, профессор кафедры. Автор монографий о жизни и творческом наследии Льва Николаевича, учебных пособий «Азбука Льва Толстого», «Час души». Создатель предмета «Чаша жизни»